Мафия изнутри. Исповедь мафиозо - Страница 51

— Итак, Джованнино, слушай внимательно. На этой педеле состоится встреча в конторе у Спатолы. Точной даты я еще не знаю. Ты должен быть наготове, чтобы прибыть туда за четверть часа и находиться у входа.

Я думал, что мне будет поручено его охранять, но речь шла о другом. Он мне объяснил, что если за участниками встречи кто-то будет шпионить, то после ее окончания я должен следовать за машиной главного гостя и проверить, не увязался ли за ней «хвост» — чья-то чужая машина. Дело нехитрое. Хуже было сидеть взаперти дома у телефона в такую жару, которая не спадала даже ночью. Я полюбил пиво и открывал одну банку за другой. Наконец раздался телефонный звонок.

Человек, о котором шла речь, оказался маленьким, худеньким, лицо у него было со впавшими щеками, на голове — несколько седых волос. С ним был Спатола. Потом приехали Стефано и Тото Индзерилло, который, судя по выражению его лица, был чем-то озабочен. Но у него всегда был недовольный и озабоченный вид. Потом был какой-то усатый — он разговаривал очень громко и нараспев, как уроженцы Катании. Он шел под ручку с другим, которого я знал в лицо. Кажется, это был асессор областного правительства Маттареллы, который тогда еще был жив. Других я не видел, но потом при разъезде гостей их оказалось больше: наверно, многие уже прошли в дом, когда я приехал.

Однако Стефано правильно сделал, что предпринял меры предосторожности. В находящемся поблизости баре я заметил знакомую физиономию. Сразу я не мог вспомнить, как его зовут, но, когда пришло время докладывать, его имя всплыло в памяти. Звали его Маркиз. Как только началось совещание, я нашел телефон и доложил — все заняло каких-нибудь полминуты. У него был мотоцикл: при том движении, что на улицах Палермо, мотоцикл стал самым падежным средством, чтобы следовать за автомобилем, не теряя его из вида. Он пристроился в хвост к машине старика со впалыми щеками, которая въехала в сад красивой виллы, расположенной невдалеке от города. Тут мотоциклист записал номер машины, адрес и уехал. Я обождал десять минут и тоже отправился восвояси.

Однако на этом дело не кончилось. Стефано вновь встретился с этим человеком, и на этот раз они были только вдвоем. Шофер Стефано заболел, и вести машину выпало мне. Так как мне никто не сказал, куда ехать, я направился прямиком к той вилле. Спохватившись, Стефано тронул меня за плечо:

— Эй, Джованнино, куда это ты едешь? Поворачивай назад, нам надо на улицу Нотарбартоло.

Старик непрерывно облизывал пересохшие губы. Говорил он тоненьким голоском, будто блеял, и то и дело запинался.

— Вам не о чем беспокоиться, — сказал ему в один прекрасный момент Стефано. — Этим можем заняться мы. Это для нас не проблема. Ах, если бы все трудности были вроде этой… — Потом объяснил ему что-то насчет аэропорта Пунта Раизи и назвал некоего работающего там Конильо или Конильяро. Под конец разговора спросил старика, что же тот решил.

— Я жду вашего ответа. Могу позвонить вам завтра после обеда?

— Я вам сам позвоню. Так будет лучше, — ответил Стефано и велел мне остановиться у какого-то старинного палаццо. Там стояла синяя «альфетта», один сидел за рулем, двое сзади. Водитель с любезной предупредительностью выскочил и бросился открывать дверцу нашей машины. Взаимные приветствия, казалось, никогда не кончатся, и, когда мы остались одни, Стефано издал громкий вздох облегчения.

— Ну, слава богу, кажется, кончил морочить нам яйца! Поехали, Джованнино, к Калоджеро Пиццуто. Ты знаешь, где он живет?

— Нет, ваша милость.

— Я тебе покажу. Поехали.

Как я уже говорил, много времени спустя мне попалась на глаза заметка в газете «Ора». Рядом была помещена фотография Микеле Синдоны, сидевшего в тюрьме в Соединенных Штатах. Один итальянский судья требовал его выдачи и перевода в Италию. Только взглянув, я сразу же узнал его. На фотографии был тот человек, которого я отвез на улицу Нотарбартоло.

В тот год происходила одна странность за другой. Казалось, кто-то забавляется, подвергая меня испытаниям, желая проверить, способен ли я выполнять свой долг, никуда не глядя, ничего не видя и не слыша.

На этот раз задание я получил от Козентино. На своей машине он отвез меня за город, недалеко от Палермо, в местность, которой я почти не знал. Он показал мне виллу — одну из тех современных, белых вилл, что теперь в моде. Он сказал, что там в доме есть окно с деревянной ставенкой, которую легко взломать. Как только стемнеет, я должен проникнуть в дом и притаиться в передней. Быть может (он произнес «быть может», повысив голос и подняв обе руки), быть может, приедет один человек. Он может приехать и в десять, и в одиннадцать часов вечера, и в полночь. Но на всякий случай мне следует оставаться там и ждать его до рассвета.

— И если приедет? — спросил я. Козентино сделал выразительный жест правой рукой.

Я спрашивал себя, а что я буду делать, если приедет не один человек, а пятеро, если приехавший окажется маленьким ребенком, или епископом, или кем-то из Семьи. Единственное сомнение, которое выразил Козентино, касалось того, приедет тот человек или не приедет. А до всего остального мне не было дела. Манера вести себя и выражаться у Козентино была немножко грубоватая, деревенская. Но он был точнее всякого немца, и когда Миммо Терези хотел над ним посмеяться, то именно так его и называл: «немец» или же «Муссолини». Но Терези мог себе позволять такие вольности. В Семье он занимал высокое положение и к тому же был в родстве со Стефано.

— На какой день это намечено?

— Возможно, на завтра. После обеда никуда не отлучайся. Я тебе дам знать.