Мафия изнутри. Исповедь мафиозо - Страница 34

— Ну, как, понял? — спросил, заканчивая разговор, Ди Кристина. — Твой случай особый. Ты значишь меньше остальных, но зато более свободен. Поэтому не беспокойся…

Я сразу почуял, что что-то изменилось в моей судьбе. Примерно через месяц после этого разговора Козентино отвез меня в какую-то деревню — этого места я не знал. Там была красивая мандариновая роща, также был и Стефано Бонтате. Раньше я его никогда не видел. Первым делом я поблагодарил за присланный мне на свадьбу подарок и постарался хорошенько его рассмотреть. Он был, наверно, на пару лет младше меня и держался очень просто, без всякой важности. Говорил он еще лучше, чем Доктор, сразу было видно, что он человек очень ученый, и иногда употреблял такие слова, которых я не понимал. Даже столь пожилой человек, как Козентино, проявлял к нему удивительное почтение. А когда раскрывал рот, то Стефано слушал его внимательно и не перебивая. Именно тогда Козентино сказал одну вещь, которая наполнила меня гордостью. Он сказал, что я — «первоклассный человек действия». А Стефано отозвался, что он сразу это понял, как только меня увидел.

Вечером, когда я вернулся домой, в глазах у меня светилась такая радость, что Нучча начала меня расспрашивать, что со мной такое произошло. С тех пор как умерла на операционном столе ее мать, она загрустили и стала неразговорчивой. Случилась еще одна беда: наконец она забеременела, но ненадолго. В больнице врач мне объяснил, что у нее слишком маленькая матка и родить ребенка ей вряд ли удастся. Я ей ничего но сказал, но, наверно, она сама все поняла, так как перестала вязать детское приданое. Мог ли я ей рассказать, почему я был так доволен в тот вечер?

Теперь, когда он приезжал в Палермо, Ди Кристина иногда за мной присылал. Мы с ним беседовали, и он расспрашивал меня о том, как идут дела в Семье. Но это были вопросы без какой-то задней мысли, и, действительно, свое дружеское отношение к нашим из Виллаграции он всегда доказывал на деле. Он сказал, что я произвел на Стефано хорошее впечатление и что в скором времени я должен ждать от него сообщения. И этот день настал, хотя в конечном счете мне выпало сыграть не совсем ту роль, что я ожидал.

Это было время крупных судебных процессов. Книг я отродясь не читал, но в чтении газет поднаторел и никогда не пропускал в них того, что меня интересовало. Во всяком случае, на процессах в Бари и в Катандзаро было больше оправданных, чем осужденных. А те, кого приговорили к тюремному заключению, словно нарочно, были людьми, потерпевшими поражение еще до вынесения им судебного приговора. Взять к примеру Пьетро Торретту и Анджело Лa Барберу. Освободить их означало приговорить к верной смерти. Наоборот, были отпущены или отделались легким наказанием Микеле Каватайо, Лиджо и бо́льшая часть Корлеонцев.

Теперь-то, после многих лет, прожитых в Палермо, я многое стал понимать и знал, что все главы семей согласны в одном: Каватайо повинен в войне 1963 года. Когда я узнал, что он на свободе, то подумал: «Ну этому осталось недолго жить». Через несколько дней, в машине, я стал свидетелем разговора между Козентино и Миммо Терези.

— Опять он у нас под ногами путается, — говорил Терези. Козентино, который, наверно, уже что-то разнюхал, обернулся к нему.

— Ну я-то знаю, как кончают такие, как он.

— Неужто знаешь? И как же?

— Только не живыми.

И в самом деле, дней через десять прибыл Ди Кристина и состоялась встреча. Присутствовали Козентино, Анджело Федерико, один из наших, которого я не знал, и человек Ди Кристины, которого я уже несколько раз видел раньше. Готовилась акция против Каватайо, и собрались «люди действия» из всех Семей. Они должны были переодеться полицейскими или солдатами финансовой гвардии. Однако Ди Кристина и Бонтате тайно сговорились организовать «про запас» еще и вторую группу, которая должна была довести дело до конца в случае, если бы первая акция провалилась.

Мы должны были устроить засаду у дома Каватайо. На первый взгляд, это может показаться ненужным делом. Если бы ему вдруг удалось спастись, разве его потом сыщешь? Таково было мнение Ди Кристины. Но, по-моему, Козентино был прав. Отряд в военной форме был вооружен автоматами. Как бы это ни кончилось — хорошо или плохо, шорох пошел бы по всему Палермо. Даже такая старая лиса, как Каватайо, вряд ли мог бы себе представить, что четверть часа спустя после первого покушения, когда на улицах будет полно легавых, его будут поджидать люди, готовые повторить все сначала.

— Вас будет трое, — сказал мне Ди Кристина. — Один мой человек, один — человек Стефано и один — нас обоих, то есть ты. Смотри не подкачай.

— Не сомневайтесь, ваша милость.

— Я хотел включить тебя в первую группу, но все считают, что ты принадлежишь Стефано, а мне нужен мой человек — такой, чтобы все знали, что он мой. Ты знаешь Карузо?

— Нет, ваша милость.

— Это парень что надо. Ты еще о нем услышишь.

И в самом деле, вскоре я о нем услышал, но совсем не в том смысле, что подразумевал Ди Кристина. Он исчез с места обязательного проживания, и полиция попусту теряла время на его поиски. Ему «залили пасть соленой водой», то есть утопили в море. Но тогда я не обиделся на то, что мне предпочли другого, а напротив, даже чувствовал себя польщенным тем, что Ди Кристина счел нужным объяснить, почему он так поступил. Однако я всегда считал, что у человека, как у собаки, должен быть один хозяин, а моим хозяином был Стефано. Если бы Ди Кристина кидал мне кость, я бы вилял хвостом, а если бы говорил мне: «Пошел вон», я бы сразу же ушел. Но если бы они со Стефано разодрались, то я наверняка не кусал бы Стефано.