Мафия изнутри. Исповедь мафиозо - Страница 32

— Да, правильно, молодец. Вот что я хотел тебе сказать: вечером, часам к восьми, за тобой заедет в бар Тано…

Около полудня полил дождь. Я представил себе проселок, проходящий сквозь лакричную рощу. Подумал о грязи, темноте и холоде. Похолодало уже и в Палермо, где самый чудесный климат в мире: около Салеми мог выпасть снег. У меня была теплая куртка с капюшоном. Но подходящей обуви не было. Однако в кладовке должна была валяться пара старых резиновых сапог, которые я купил в одной лавчонке возле Собора, где продавали всякое военное обмундирование. Но разве я мог показаться в баре «Эден» в рождественский вечер в таких сапогах?

Тано явился минута в минуту. На нем были плащ и шикарные лакированные ботинки.

— Тебе не кажется, что ты немного легко одет? — сказал я. Он сделал гримасу.

— Вот увидишь, что разгуляется.

Однако чем дальше мы отъезжали от моря, тем дождь лил все сильнее и сильнее и протирать стекла приходилось каждые пять минут. Тано вел машину для такой дороги слишком быстро и в результате проскочил первую развилку. Когда же я ему об этом сказал, он обиделся. По-моему, он злился, что надел лакированные ботинки.

Когда мы вышли из машины и пошли пешком, дождь уже перестал, но земля под ногами превратилась в грязное месиво, было темно хоть глаз выколи, мы спотыкались и чуть не падали. Резиновые сапоги я принес в бар в пластикатовом пакете и переобулся в машине. У Тано был карманный фонарик, но мы решили зажечь его только в последнюю минуту — уже внутри домишки. Единственной проблемой было открыть дверь, но Козентино нам сказал, что она держится на честном слове: чтобы ее высадить, достаточно разок хорошенько хватить ногой.

Неожиданно тучи чуть разошлись и проглянула луна. Теперь мы хотя бы видели, куда ставим ноги, нас же из домика все равно никто не мог заметить, потому что одно из двух окон было заложено кирпичом, а другое забито досками. Эта развалюха напоминала заколоченный гроб. Тано взглянул на меня.

— Пойдем?

Я сказал, что, по-моему, следует вдвоем навалиться на дверь. Потом он включит фонарик, чтоб осветить мишень, а я выстрелю.

— Лучше стрелять будем оба, — сказал он и направился к домику. Однако, поскольку обе руки у него были заняты, на дверь он мог навалиться только спиной. Но при первом же прикосновении дверь сразу отворилась. Внутри воняло старой прелой соломой.

Тано зажег фонарик и осветил все углы. Я стоял совсем близко позади него и видел его достаточно отчетливо, но для полной надежности схватил его за плечо, приставил дуло пистолета к затылку и дважды спустил курок. Он отлетел к стене, и фонарик разбился о камень на полу. У меня была зажигалка. Боясь поджечь солому, я держал ее слишком высоко и почти ничего не мог разглядеть. Но и то, что увидел, было достаточно: у него было снесено полголовы.

По счастью, прибирать за собой не было необходимости. В Салеми кто-то уже давно улегся спать, чтобы в рождественское утро спозаранку выйти с большим мешком за плечами убирать мусор, чем пару раз, когда я был помоложе, приходилось заниматься и мне.

У въезда в Палермо я притормозил около телефонной будки. Мимо проносились машины, полные людей, возвращавшихся домой с рождественского ужина, усталых и довольных. Трубку снял сам Козентино. У него в квартире слышались веселые голоса и детские крики.

— Прошу прощения, что так поздно звоню, но я хотел пожелать вам счастливого Рождества…

— Ах, молодец, что не забыл. Спасибо за поздравление, Джованнино. Я тоже желаю счастья тебе и твоей жене. Как ты себя чувствуешь, ты здоров?

Я ответил, что со мной все в порядке и что я прекрасно провел вечер. У моего подъезда меня поджидал парень из гаража, чтобы взять машину. Я сразу же лег в постель, боясь, что простудился; кроме того, хотелось приехать к жене пораньше утром.

Но сон ко мне не шел. Я не думал о Тано: с ним я почти не был знаком. Он не принадлежал к числу моих друзей. Я думал о другом: о трюке, придуманном Козентино, о точно продуманных указаниях, которые он мне дал. Думал о том, что машину дали именно Тано, чтобы подчеркнуть особое к нему доверие. Наверно, он был опасный парень, раз решили расправиться с ним подобным образом, а не просто устроить засаду у его дома, как это обычно делается.

Или, может быть, его надо было убрать потихоньку, без кровопролития и шума, чтобы те, кому он был нужен, не могли понять, что произошло. Но как бы то ни было, сам Тано даже не мог вообразить, что его ждет — вот единственное, что я точно знал. Вот это-то и не давало мне уснуть. Тано был хитер, но не понимал, что ему готовят ловушку. И если бы на его месте был я, то погиб бы точно так же, как он. Теперь я знал, что может произойти так же и со мной то ли в рождественскую ночь, то ли утром на Пасху, то ли в любой другой день.

Я-то сперва думал, что ни о чем не догадывается кто-то, кто скрывается в домишке. Оказывается, там никто не прятался и это Тано не догадывался ни о чем. Об этом еще утром, когда зашел ко мне домой, мне сказал Козентино: «Он совершенно спокоен, ни о чем даже не подозревает. Постарайся сохранять спокойствие и ты. Притворись, что в домишке действительно кто-то скрывается. Постарайся, чтобы он вошел первым и выстрели сзади ему в затылок, чтобы было надежнее».

Так я и сделал — и прости-прощай, Тано.

X

Подсчитав деньги и увидев, что их, наверно, хватит, я решил, не откладывая, купить «семерочку». Это был земельный участок по соседству с нашим. Я в мыслях называл его так, потому что он был ровно в семь тумоло. Я хотел поторопиться, потому что из разговоров с братом владельца понял, что и другие соседи по участку имеют виды на эту землю.