Мафия изнутри. Исповедь мафиозо - Страница 20

— Он что, приходил, когда у меня был сильный жар? Я что-то не помню.

— Да при чем тут жар, он приходил первый раз в начале ноября, а второй недели две назад, — ответила мать.

Я промолчал. Взял пистолет, который она оставила на тумбочке, спрятал его под матрас и вновь улегся в постель. Все знали, что Джуваннаццу человек нечестный, но кто мог подумать, что это он — Иуда, которому суждено отдать меня в руки моих врагов.

— Наверно, он на днях еще зайдет, вот я с ним и поговорю, — сказал я. Мать, накрывавшая на стол, кивнула.

— Да, он сказал, что после праздников зайдет.

Значит, мне надо было немедленно сматывать удочки. За обедом я рассказал, что хозяин ждет, что я возвращусь сразу после Епифании, а я и так задержался.

Мать, чуть не плача, умоляла меня остаться, но отец велел ей замолчать.

— Он мужчина. И должен работать.

Но с деревней я решил покончить. Если уж надо скрываться, то буду прятаться там, где мне нравится, — хватит с меня церквей и кладбищ!

В Палермо я приехал готовый на все. Погода была плохая, лил дождь и даже море в тот день не радовало глаз. Но на этот раз я приехал не как турист. Надо было позаботиться о хлебе насущном.

Первым делом нужно было раздобыть деньги. Мне бы хватило самую малость, лишь на самое первое время, чтобы немного оглядеться и спокойно решить, что делать дальше. Я ограбил только три лавки, все в субботу под самый вечер, в центре города. Я входил в помещение или глядел сквозь витрину, оценивал ситуацию, смотрел, где находится касса, что за физиономия у хозяина. Если он выглядел человеком решительным, то отказывался от своего намерения и уходил: я не хотел никого убивать из-за каких-то грошей.

В конце концов за десять минут я управился во всех трех: колбасной лавке, магазине готового платья и в большом баре. За исключением магазина, где, кроме меня и хозяйки, никого не было, в двух других местах был народ, но посетители ничего не заметили: два словечка решительным тоном, деньги в карман — и быстрым шагом, но только не бегом, к выходу! Вернувшись в пансион, где снял комнату, я пересчитал ассигнации: теперь два-три месяца я мог прожить без хлопот. Мае больше и не надо было.

Часть денег я спрятал, другими набил карманы и пошел хорошенько поужинать. Я сидел в тепле, как граф, на столе передо мной стояла бутылка кьянти, и я сам себе не верил. Ночью я великолепно выспался. Комнатка у меня была слишком тесная, но зато я жил один: в других комнатах стояло по две-три кровати. Владельцы пансиона были родом из Капицци. Хозяйка хлопотала по дому и, по-моему, наставляла рога мужу, который был гораздо старше ее и полуинвалид. Кроме них было двое детей и мать мужа — тетушка Мараннина.

Я рассказываю об этом потому, что именно тетушка Мараннина, сама того не ведая, спасла мне жизнь. Это была добрая старушка и больше любила постояльцев, чем свою невестку. У уроженцев Капицци очень забавная манера разговора: когда ты их о чем-то спрашиваешь, они тебе отвечают тоже вопросом. Например, я однажды спросил тетушку Мараннину, где ее невестка, а она в ответ:

— А откуда я могу это знать?

Ну ладно, хватит об этом. На следующее утро я собирался пойти в порт взглянуть на море и посмотреть, не подвернется ли какой счастливый случай. Но я еще не знал палермцев. Если с ними заговаривает незнакомый человек, они даже не отвечают. Чужаков они не ставят ни в грош, а я не мог скрыть своего говора жителя внутренней части острова. В конце концов около четырех часов дня я пошел обратно в пансион. Прогулка моя была безрезультатной, но у меня родились кое-какие идеи, которые мне хотелось не спеша обдумать.

Погода с утра была скверная, но постепенно разгулялась. Поэтому тетушка Мараннина ненадолго вышла за покупками в лавочки в нашем квартале. Когда лил дождь или задувал ветер, она, бедняжка, не высовывала нос даже на балкон. Она мне встретилась, когда выходила из булочной. Увидев меня, она сразу остановилась.

— Наконец-то ты, сынок, возвратился.

— А что такое?

Она сказала, что меня целый день дожидаются двое каких-то шикарно одетых молодых людей. Она была очень простодушна, и, пожалуй, немножко выжила из ума, но сумела мне так подробно их описать, что я понял, что это не полицейские. Они расспрашивали, как я выгляжу, откуда приехал, выходил ли вчера под вечер в город и в котором часу вернулся. А кроме того, заходят ли ко мне друзья или же я всегда ухожу и прихожу один. Потом они дали щедрые чаевые хозяйке и начали рыться в моих вещах. Может, они нашли и спрятанные мною деньги, но этого тетушка Мараннина не могла знать. Она продолжала называть меня «сынком» и держала за руку. Она чувствовала, что я в беде, но не понимала, в чем дело.

Я же это прекрасно понимал, но, увы, понял слишком поздно. Наверно, по крайней мере, одна из трех лавок была под «защитой», и хозяин, вместо того чтобы заявлять об ограблении в полицию, сразу же побежал жаловаться к кому надо. Те свое дело знали и очень быстро меня вычислили. И если я сейчас им попадусь, моя песенка спета.

— Они еще в пансионе?

— Да, сынок. Сидят на кухне и едят оливки.

Значит, возвращаться в пансион было нельзя. У меня оставались только костюм, что на мне, пистолет и несколько тысяч лир. И мне вновь надо было уносить ноги. Неужели такова моя судьба? Сегодня как важный барин, а завтра как последний бродяга? В сердце у меня закипела такая ярость, что я готов был подняться в пансион и захватить врасплох этих двух молодчиков, чтобы наделать из пистолета дырок в их элегантных костюмах. Но когда я там поселился, зарегистрировали мои документы. Разве мог я надеяться, что потом мне удастся скрыться? Это было бы с моей стороны большой глупостью. Мне в моей жизни случалось по невежеству или по зеленой молодости делать ошибки.